-Миссис Гринграсс, ещё раз вам повторяю, сядьте пожалуйста. Вам нельзя волноваться, а во всех палатах раненые. Буквально пять минут, миссис Гринграсс, - возведя глаза к потолку в очередной раз повторил молодой колдомедик.
На вид ты не дала бы ему и двадцати, видимо, парень пошёл в Мунго сразу после окончания Хогвартса. И немудрено - больница была переполнена: даже здесь, в другом крыле, ты слышала чьи-то стоны, разговоры, плач.
-Молодой человек, я - беременная, а не слабоумная, прошу вас заметить, - холодно отвечаешь ты, но, подчиняясь просьбе, усаживаешься в кресло. Колдомедик кажется удовлетворённым, он вполголоса ворчит что-то и уходит в боковую комнату.
Как будто я не видела израненного Джея после нападения на Министерство Пожирателей.
Как будто не хожу по Косой Аллее и не гляжу на закрытые магазины и выбитые витрины.
Как будто не замечаю выражений паники, горя, страха на лицах людей.
Мне нельзя волноваться.
Мне нужно сидеть дома и переживать за жизнь своего мужа, Нарциссы, Люциуса, маленького Драко, не имея никаких связей с внешним миром, не представляя что происходит вокруг.
Конечно же, это наилучший способ избежать волнений.
Ты тяжело поднимаешься с кресла и медленно направляешься к дверям.
Передвигаться на девятом месяце достаточно трудно. Если точнее, то фактически невозможно. Твой живот настолько огромен, что ты иногда, шутя, ставишь на него чашки с чаем. Будь воля мужа, ты бы уже давно сидела дома взаперти, окружённая домовыми эльфами и прочей прислугой, не получая газет, не зная новостей и не видя никого из знакомых.
Именно поэтому ты передвигаешься. Даётся тебе это с гигантским трудом, но ты беспрестанно убеждаешь себя, что оно того стоит.
Шаг. Ещё шаг. Вот так. Не так всё  трудно, правда?
Я ведь не слабонервная. Я могу прогуляться по больнице.
Я могу проверить, нет ли здесь кого-то из моих друзей, верно?
От друзей Джонатан ограждает тебя тоже. Они могут рассказать об ужасах войны, о проблемах с работой, заставить тебя волноваться. Нарциссу с Драко на руках к тебе пустили лишь после большого скандала, Джей возражал, как и отец, присоединившийся к его мнению. Возможно, они делают это из лучших чувств. Нет, не так, они точно делают это лишь из-за заботы о тебе, но ты терпеть не можешь такого отношения.
Ты почувствовала вкус свободы три года назад и не хочешь прекращать ей наслаждаться.
А теперь по лесенке вниз. Ну же, Крис, всё не так сложно.
Пара шагов.
Вот так.
Придерживая одной рукой живот, а другой до боли цепляясь за перила ты, покачиваясь, спускаешься на один пролёт. Стоны, крики и плач становятся слышны всё более явственно. Тебе страшно. Ты боишься заметить здесь кого-то знакомого, кого-то ввязавшегося в эту глупую, жестокую, кровопролитную бойню.
Моя девочка. Моя маленькая девочка.. Не бойся, мама рядом.
Ты держишься за живот и успокаиваешь.. Себя? Нерождённую дочь? Это не столь важно. Главное, что становится немного легче.
Дети. Ты никогда не стремилась выйти замуж и родить ребёнка. Ты и сейчас не ощущаешь себя матерью. Ходишь на многочисленные обследования, но никак не можешь в полной мере осознать эту мысль. Нет обычного для беременных выражения неземного счастья на лице, вместо него - тёмные круги под глазами, вечная усталость и озабоченность какими-то неведомыми остальным проблемами.
Джонатан хотел назвать ребёнка не то Кассиопеей, не то Вегой. Но ты одарила его холодным взглядом и поставила непререкаемое условие: никаких звёздных имён. Гринграсс не посмел спорить. Он считал, что главной причиной тому был Сириус Блэк.
Надо сказать, что отчасти он был прав. Тем не менее, причина была немного другой: не то вследствие беременности, не то из-за постоянной опасности, ты стала черезчур суеверной. Тебе казалось, что звёздные имена приносят своим владельцам лишь несчастья. Орион, Беллатрикс, Сириус, Андромеда. Ни одного из них ты не смогла бы назвать счастливым человеком. И почему-то находила причину этого в имени. Джей же считал, что это обыкновенные заморочки неуравновешенной беременной женщины.
В результате, имя твоей дочери так и не было выбрано. К слову, то что родится именно дочь вы тоже знали не так давно. Поэтому главным твоим аргументом в споре было: "а если родится мальчик, то назови его Альдебараном!"
-...блять, не понимаю, какого чёрта?! Как вы живёте вообще так?!
Ты морщишься. Мат ты считаешь грубостью излишней и ненужной. Тем более что эти слова явно говорит женщина. Причём у неё какой-то до боли знакомый голос, ты задумываешься, вздыхаешь, но имя никак не пытается вырваться из глубин твоей памяти, поэтому ты предпочитаешь взглянуть на недовольную девушку. Поворачиваешь, заходишь за угол.
-Эризида? - ты недоуменно оглядываешь стоящую к тебе боком женщину и уточняешь на всякий случай: -Эрис Хит.. Эрис-гриффиндорка? Выпуск семьдесят седьмого?
С недавнего времени ты не произносишь ничьих фамилий. Они будят прошлое, которое тебе так дорого. Нет, Хогвартс так и не стал твоим вторым домом, но там были проведены самые счастливые годы твоей жизни. Много воды утекло, Нисса Блэк превратилась в Нарциссу Малфой, Лили вышла замуж за Поттера, даже одна из твоих соседок по комнате - Иоланта Крэбб - превратилась в Иоланту Гойл и, как ты слышала, завела ребёнка, что, впрочем, не улучшило ни её внешнего вида, ни характера.
Эрис, известная тебе под фамилией Хитченс, всё с тем же вопрошающим взором рассматривала тебя, прервав свою чересчур эмоциональную реплику.
-Ты не узнаёшь меня? - догадываешься ты и усмехаешься. После того как Сириус Блэк сбежал из дома, тебе в женихи назначили мистера Эдмунда Селвина, тридцатилетнего сотрудника министерства магии. Ещё до того ты решила уехать после школы в Париж, выбор Сириуса лишь придал тебе решимости: "если он смог, то чем хуже я". Ты не давала родителям ни малейшего повода для подозрений в поступке подобного рода. Ты стала идеальной чистокровной леди, сократив до минимума своё общение с магглорожденными волшебниками и волшебницами, в числе которых оказались, к сожалению, как Лили Эванс, так и Эрис Хитченс.
Теперь же ты не считала себя обязанной стеснять себя такими рамками. Ты вообще выглядела словно бы нетронутой всеми ужасами войны - если, конечно, не считать синяков под глазами. Дорогие мантии, дежурная улыбка - ты скрывала свой страх, бросая вызов окружающим, которые считали это уже излишним.
-Это немудрено, учитывая, что этот живот увеличивает меня раза в три, - добродушно замечаешь ты: -Мы учились вместе. Я была старостой Слизерина, Кристабель Розье, помнишь?
-Миссис Гринграсс! Зачем вы ушли с этажа? Впрочем, я вижу, ничего не случилось. С вашей дочерью всё в порядке. Не забывайте про диету, миссис Гринграсс, и поменьше аппарируйте - на вашем сроке это уже вредно, - заявил колдомедик, говоривший с Эрис: -А вы, мисс Хитченс, прекратите устраивать истерики и шуметь, это волнует больных, - с этими словами молодой человек удалился, вновь ворча что-то на ходу.
-Видимо колдомедиков не хватает очень сильно.. Что ты здесь делаешь, Эрис? И в чём была проблема?
Ты глядела на Хитченс и с каждой минутой всё больше удивлялась тому, что узнала её. Гриффиндорка изменилась. И дело было не в возрасте, причёске и даже не в отсутствии Гриффиндорского значка на мантии. Взгляд. Тебя, честно говоря, пугали такие люди. В её глазах решимость граничила с обречённостью, ты уже не видела в ней той девчонки-бунтарки, которую запомнила за школьные годы.
-Что случилось, Хитченс?

Отредактировано Christabelle Rosier (2011-07-25 23:33:54)

"Война поимела всех нас," - как-то сказала тебе Белла. Вы тогда сидели у Нарциссы, пили чай с печеньем. Она успокаивала тебя, ты ведь приехала маму свою хоронить. А Нисса пыталась доказать, что всё идёт и жизнь продолжается. Гладила свой большой живот и твой, ещё не успевший округлиться. Рассуждала о том, что ваши дети обязательно подружатся. Рассказывала о работе Люциуса. Спрашивала про дела Джея и погоду в Париже.
А потом появилась Беллатрикс. В порванной мантии, уставшая, с тёмными кругами под глазами и выражением гнева на лице. И ты спросила, что же случилось.
Война поимела всех нас..
Теперь ты смотришь на Хитченс и начинаешь понимать, что это правда. И тебе становится понятным её истеричный смех, перемежающийся слезами, уставший вид, крики на колдомедиков матом.
Это всё она.
Война.
Наверное, она - женщина.
Потому что только мы можем быть такими жестокими.
-Какими судьбами? - машинально переспрашиваешь ты и пожимаешь плечами: -Я беременная.
Да, именно так.
Идёт война.
Ты беременная.
Если здесь есть какая-то связь, то тебе не дано её уловить. Тебе даже становится почему-то немного за себя стыдно. Как будто ты сделала что-то невовремя и не к месту.
Люди вокруг умирают.
А я собираюсь рожать.
Это как-то странно. Странно и неправильно.
Как будто в подтверждение твоим словам мимо провозят труп молодой женщины. Простыня сползает на секунду, ты мельком видишь лицо и, схватившись за живот, отшатываешься к стене.
Возможно, мне показалось.
Вероятно, это не она.
Абсолютно точно нет.
Но всё равно ты тихо произносишь: -Космоблэк.. Ты никогда не понимала, почему именно Космо, даже не интересовалась. Ты помнила только, что вы сидели в гостиной, обсуждали Гриффиндорку, хвостом бегающую за Сириусом, и у кого-то вырвалось это достаточно злое прозвище.
Вы разговаривали всего пару раз, а после последнего из ваших диалогов под именем Анны Луизы Пламмер в твоей голове прочно закрепился ярлык "нечистокровная и глупая, но красивая шлюха". Она приглашала тебя на свою свадьбу даже, но ты не сочла нужным там появляться.
И вот теперь её несли мёртвую вниз.
Дура.
Это твоя первая мысль. Белокурая гриффиндорка ввязалась в глупую войну. А талантами в заклинаниях, кроме, разве что, чар для сведения прыщей и нанесения марафета, Космо никогда не блистала.
Бедняжка.
Мысль вторая. Возможно, девушка просто оказалась случайной жертвой. Нечистокровка - слово, объясняющее на этой войне очень и очень многое.
Но потом ты видишь выражение лица Эрис, понимаешь: что-то не так.
-Что.. - ты, наверное, хочешь спросить "что произошло", но осекаешься. Неожиданное понимание - ты просто не хочешь знать, что с ней случилось - приходит чуть позже. Нет, тебе не всё равно. Всего лишь не хочешь слышать, не хочешь понимать.
Скоро от нашего выпуска не останется ничего.
Будут только могилы.
Они будут стоять четырьмя группами. По факультетам. Горькая ирония.
За каждой - человек. За каждой - какая-то история.
Здесь лежит Эрис Хитченс, бывшая Гриффиндорка.
Только вот бывших Гриффиндорцев не бывает.
Гриффиндор - это судьба.
Не развилка, не тропинка - дорога.
Надо всего лишь выбрать, в какую сторону ты по ней пойдёшь и скоро ли конец.
-Мои дела? До или после? - ты замолкаешь, пытаясь сформулировать свою мысль.
До или после чего?
До или после моей помолвки с Сириусом Блэком?
До или после моего бегства в Париж?
До или после моей свадьбы с Гринграссом?
До или после начала войны?
Как много до, как много после. Сколько значимых событий произошло за последние три года.
Мы резко повзрослели, но не успели поумнеть. Мы ещё подростки. Подростки, которые выходят замуж или женятся, рожают. А ещё убивают и умирают.
-Не плачь, Эрис, иначе я тоже заплачу, а врачи запретили, - грустно говоришь ты, пытаешься обнять Хитченс, но дотягиваешься только кончиками пальцев.
-Ты не пришла на мою свадьбу, хотя я приглашала, - вспоминаешь ты, садясь на какую-то скамейку в коридоре. Ты не задаёшься вопросом, почему она не пришла.
Когда ты праздновала свадьбу, война только начиналась. Всего семь месяцев назад всё было иначе. Тебе было плевать на то, что ты тогда наивно считала условностями. Там были Блэки и Поттеры, Лестранджи и Ллойд.
Из твоего выпуска не пришла только Эрис Хитченс.
Дети, научившиеся убивать, не становятся взрослыми.
-Во что ты ввязалась, Хитченс? Только не ври, прошу, - ты усмехаешься и повторяешь: -Я, всё же, беременная, а не слабоумная. Твои глаза - как у Поттер. Как у Беллы. Как у моей сестры. И все вы в дерьме по уши.
Ты считаешь, что никакие убеждения не стоят смерти. Ведь мёртвым уже всё равно. Вера - дело живых. И чтобы верить надо жизнь сохранить.
Дура ты, Хитченс.
И сестра моя дура.
Ты считаешь глупой себя. Ты считаешь глупыми их. Ты считаешь глупой эту войну, да и этот неправильный мир тоже.
Жаль, что мне на вас на всех не плевать.
Очень жаль.

Эрис Хитченс плачет, видя мёртвую Памелу-Анну Джордан.
Кристабель Гринграсс сидит на скамейке и молчит.
Надо что-то сказать.
Но что?
Поведать, что она всю жизнь казалась тебе тупой шлюхой?
Рассказать, как залепила ей пощёчину на втором курсе за оскорбление своей семьи?
Почему всё так невовремя? Зачем так не к месту?
Буду ли я когда-нибудь нормальной? Но ведь и они, эти проклятые благородно-безрассудные гриффиндорцы, совсем не являются теми, кого можно назвать нормальными.
Буду ли я когда-нибудь как они?
-Я её еле помню, - говоришь ты единственную правду, которую можно сказать в данную минуту. Остальные будут слишком оскорбительными, слишком неправильными. Так много разной правды, только вот лжи ещё больше. Ты не любишь отличать одно от другого.
Ты всё ещё помнишь о правилах вежливости, тебе ещё никого не приходилось терять.
Полчаса назад.
Когда Меллз внезапно исчезла из дома.
Совпадения бывают, конечно бывают.
Только не во время войны.
-Я... - ты замолкаешь и снова смотришь на Хитченс: -Я должна сейчас что-то сказать. Должна. Но не знаю что. У меня... У меня не очень хорошо получается утешать. Тем более, - ты замолкаешь.
Тем более?
Тем более гриффиндорок?
Тем более магглорождённых?
Тем более, я почти рада, что вижу сейчас труп этой девушки, а не своей сестры, не Беллы, не Регулуса - совсем недавно обретённой благодаря Нарциссе семьи. Не самой идеальной, но семьи.
Война сплотила нас всех.
Я терпеть не могла Беллу в школе. Даже испытывала что-то вроде страха.
А сейчас я пою на своей кухне чаем скрывающуюся преступницу.
Ты неловко встаёшь и, хватаясь за Хитченс, идёшь к выходу из больницы. Молча.
Хочется глотнуть свежего воздуха. Набрать в лёгкие как можно больше, до края, а потом выдохнуть. Только так можно верить, что живёшь дальше.
-У меня всё будет хорошо, - машинально повторяешь ты, а потом неожиданно взрываешься: -Это у меня всё будет хорошо?! Да что ты, мать твою, понимаешь?! - крик переходит почти в визг, колдомедик на вахте провожает тебя неодобрительным взглядом, а ты, отцепившись от руки Хитченс, вылетаешь - по мере своих скромных возможностей - на улицу.
Вдох.
Выдох.
-Прости.
И вы снова молчите. Ты хочешь, чтобы Хитченс сказала, ну хоть что нибудь, но она молча смотрит на тебя.
Ты отводишь глаза и ковыряешь носком туфли землю.
-Правда, я.. Я не.. К Мерлину, я не буду извиняться. Ты понимаешь, что такое терять. Но ты не знаешь, что такое жить в постоянном страхе. Ну, то есть.. - ты закусываешь губу и поднимаешь глаза на стену больницы Святого Мунго. Эти бумажки, кажущиеся магглу объявлениями с поиском работы, расклеены сейчас на каждом углу.
Разыскиваются опасные преступники.
Разве опасные преступники могут пить чай на кухне?
Они должны размахивать палочкой и убивать.
Они не могут интересоваться, толкается ли малышка в животе.
С ближайшего листа бумаги на тебя лукаво смотрит твоя сестра.
Разыскивается опасная преступница Мелламори Нотт. Любой увидевший её волшебник должен немедленно доложить в аврорат.
Это фотография из выпускного альбома. Слизеринская змея на груди, усмешка на губах и чёртики в глазах.
Тогда всё было совсем иначе.
Иногда тебе кажется, что всё это происходило в другой жизни.
-Это моя сестра, Хитченс. Как думаешь, мне стоит доложить в аврорат? Рассказать им - а точнее вам, что она пьёт чай с двумя ложками сахара, что любит ирисы и котят, терпеть не может сливочное пиво и была влюблена в Нотта ещё в школе? - в твоём голосе нет ни сарказма, ни издёвки. Только странная горечь, которая была бы более уместна у древней старухи, рассказывающей о тяжёлой жизни, а не у ухоженной молодой девушки.
У меня всё будет хорошо.
У какой именно меня?
Иногда мне начинает казаться, что меня очень много. Я вся состою из мелких кусочков, разделённых между моими близкими и друзьями. Самые большие кусочки - это Джей, Нарцисса и Мелла. Чуть поменьше - отец, Белла и Меда. У тебя тоже есть маленький кусочек меня, Хитченс. И если тебя убьют, то немножко меня умрёт вместе с тобой.
Только лучше жертвовать мизинцем, чем головой.
Кажется, я начинаю бредить.
-Ты ведь в этом Ордене Феникса, Хитченс? - ты задумчиво смотришь на бывшую однокурсницу. Многие считают, что Орден - вымысел, досужая сказка. Только вот ты не веришь в сказки. Особенно в те, при упоминании которых Мелламори шипит как рассерженная змея: -И ты, наверное, считаешь вашу цель благородной? Глупо, что я спрашиваю. Но ведь и мы считаем свои поступки правильными тоже.
Мы.
Я ведь никогда не причисляла себя к Ним.
Пожиратели Смерти отдельно, Кристабель Розье отдельно.
Только вот Кристабель Розье была девчонкой. Самовлюблённой, эгоистичной, порывистой. Кристабель Розье сбегала от проблем - иногда даже в другую страну. Кристабель Розье имела обязанности только перед собой. И любила только себя, а ещё Меллу и Нарциссу.
А сейчас всё меняется.
И Кристабель Гринграсс имеет обязанности перед семьёй. Перед мужем. Перед нерождённым ребёнком. Перед сестрой.
Только она не хочет их исполнять.
-Знаешь, наши факультеты ведь всегда спорили о формулировках. Что называть трусостью, а что осторожностью. Чем благородство и храбрость отличаются от глупости и безрассудства. Наверное, ничем. Просто взгляд с разных сторон. Я - трусиха, Хитченс. Я не могу убивать полукровок за свою семью. Пока не могу. А вы называете таких трусов и предателей семьи как я хорошими людьми. Благородными, которые не поддаются давлению и не оступаются. Не подчиняются Лорду. Помогают вам. Благородство, предательство. Никакой разницы, понимаешь, абсолютно. Просто взгляд с разных сторон. С двух противоположных сторон.
Ты нервничаешь, ребёнок начинает толкаться и ты, тихо охнув, ищешь глазами скамейку.
Ты смотришь Хитченс в глаза и осознаёшь: ты хочешь, чтобы она тебя поняла. Болезненно хочешь. Только прекрасно знаешь, что понять обе стороны сразу невозможно.
Сейчас уже не существует тех, кто блюдет нейтралитет.
Такое возможно только на словах. Незримая чаша весов всё равно склоняется в ту или иную сторону.
-Я могла бы пожелать тебе удачи в этой войне, Хитченс. Но не буду, - на этот раз ты сознательно избегаешь её взгляда, вновь вглядывясь в колдографию Мелламори на стене. Тебе почему-то кажется, что сестра презирает тебя за твои слабости.
Потому что твоя удача - это неудача моих близких.
Это смерть Меллз, Беллы и ещё многих, многих, многих.
Но я и им не буду желать удачи тоже.
Я не хочу, в следующий раз проходя по больнице, увидеть там бездыханное тело Эрис Хитченс.
И требовать от меня большего ты не имеешь права.
Налетает резкий порыв ветра и ты, зябко поёжившись, сильнее закутываешься в мантию. Этим летом очень холодно. Кажется, оно чувствует что-то и нагнетает атмосферу своим столь уверенным непоявлением.
-Свадьба была одним из ознаменований окончания чего-то прошлого. Она была до того.. Не знаю точно, до чего именно, скорее всего, до того что мы называем "сегодня". У меня есть колдография, на которой я вместе с Беллой и Лили. Со свадьбы. Тогда всё было до странности по-другому, но неуловимо точно так же.
Было бы правильно, если бы сейчас начиналась осень.
Если бы люди умирали, и природа умирала тоже.
Но она издевается. Она живёт, она в самом расцвете, и волшебники умирают среди цветов и зелёной листвы.
Только холодный ветер.
А ещё в Лондоне зелени нет, но это ничего не значит.

Отредактировано Christabelle Rosier (2011-09-05 22:09:08)

Какое странное чувство - ненависть. Когда говоришь "я ненавижу" представляется нечто глобальное, сильное, резкое и почти такое же вечное как любовь.
Только вот бывает она одномоментная. Незаслуженная, ненаправленная, порывистая, словно приходящая из ниоткуда.
Эрис Хитченс глядит на тебя так, словно хочет ударить, а ты едва преодолеваешь естественное желание отшатнуться и смотришь ей прямо в глаза.
Не зря говорят, что глаза - зеркало души.
Наверное, у Хитченс красивая душа.
Ты видишь, как огоньки гнева в глазах однокурсницы гаснут один за другим, словно кто-то раз за разом щёлкает делюминатором.
А потом горько усмехаешься.
Чего ещё можно ждать от этой... - тебе почти мгновенно становится стыдно за свои мысли. Ты поступаешь неправильно, осознаёшь это, и тебе, как ни странно, не наплевать.
-И ты так ненавидишь меня Хитченс лишь за то, что лишена того, что есть у меня? Не переживай, когда в наш дом придут авроры и убьют всех моих родных, справедливость восторжествует, - насмешливо произносишь ты и смотришь в сторону. Война не щадит никого. Со злом можно бороться лишь его методами. Мерлин, сколько раз ты слышала эти набившие оскомину фразы. Те, кто находился по другую сторону баррикад всегда нуждались в оправданиях: если не для других, то хотя бы для себя.
Как отличить добро ото зла?
Говорят, кроме чёрного и белого есть ещё много оттенков серого. В нашей войне уже не стало ни чёрного, ни белого: осталось лишь одно непонятное марево. Не серое - серебристое как змея, свернувшаяся на зелёном полотнище.
Перевёрнутая система ценностей. Неправильные представления о мире. Так про нас говорят.
А может, мы просто видим больше?
Нет, слишком самоуверенная, а оттого неправильная мысль.
Но что, если мы видим по-другому? Ведь змея никогда не закрывает глаза.
Ты закрываешь глаза и вспоминаешь, вспоминаешь, вспоминаешь. Тебе есть, что ответить Хитченс. Напомнить про жену Монтегю, которая была случайно убита во время беспорядочной пальбы заклинаниями. Ведь она не только не служила Тёмному Лорду, но и сочувствовала нечистокровным волшебникам - порой Камилла вела такие разговоры, от которых даже Кристалл становилось не по себе, что уж говорить о Меллз, шипящей что-то про предателей крови. А вот теперь раз - и Камилла Монтегю, которую Крис помнила пятикурсницей Слизерина с ямочками на щеках, превратилась в холмик на фамильном кладбище и у её годовалого сыночка остался один отец. Глупо, ошибочно, случайно. В "Пророке" было написано про очередную победу над Пожирателями, такова была официальная версия Министерства.
Ещё была Сессиль Гонтаж - радикально настроенная самоуверенная француженка, не способная, однако, к активным действиям. Её тоже объявили потом Пожирательницей Смерти.
Ты хочешь назвать все эти имена Хитченс, рассказать как Грюм орал на тебя месяц назад на допросе в Министерстве, поведать о том, как из чистокровных подростков чуть ли не шантажом пытаются выжать нахождение их ненаносимых особняков.
Но ты уже заранее знаешь её ответ.
Лес рубят - щепки летят.
И тебе неожиданно становится безумно обидно.
-Скажи, Эрис, а это легко? Убить человека? Или для вас мы всего лишь безликие разыскиваемые преступники? Вам ведь наверняка плевать, что вы оставляете сиротами наших детей. Знаешь, ведь Мелле было не всё равно. Сначала. До того как кто-то из ваших убил её школьного друга.
Эти дни врезались тебе в память так, словно их выжгли огненным клеймом. Ты никогда до того не видела сестру в таком состоянии. Настолько.. Слабой? Нет, это слово не подходило, ты просто не могла подобрать правильного.
Первый раз сестра появилась в доме пьяной до чёртиков. Её вырвало на ковёр, она рыдала и говорила, говорила, говорила. Рассказывала, как это страшно, а ещё что она не смогла убить ребёнка и Белла сделала это за неё, шептала, что навсегда запомнит их лица. Ей и правда долго после того снились кошмары, Меллз даже приходила к тебе в комнату посреди ночи, залезала с ногами в кресло - как в детстве - и просто сидела, глядя в пустоту.
А потом убили Бенджамина. И Меллз снова была пьяной, снова плакала, снова говорила. Только теперь она обещала отомстить, клялась что перестанет быть такой слабой.
И она сдержала свою клятву, к сожалению.
К сожалению или к счастью?
Это уже не мне судить.
Только вот я скучаю по первой красавице Слизерина выпуска семьдесят восьмого. По немножко самовлюблённой девчонке с нахальной улыбкой. Я хочу видеть её, а не уставшую женщину с тёмными кругами под глазами.
Хитченс переводит тему, а ты ещё не можешь унять эмоции, слова, чувства, которые кажется сейчас хлынут через край. Но Эрис права и ты молчишь, хотя хочешь произнести ещё много слов. Ничего не значащих, ни к чему не приводящих.
-Девочка. Только я даже не знаю, как её назвать, - ты с нежностью поглаживаешь свой огромный живот и улыбаешься Хитченс. Снова. Так, будто и не было этого неприятного разговора между вами пару мгновений тому назад.
-Скажи, а родня твоего мужа не была против его брака? - перед твоими глазами тут же рисуется какая-то абсолютно дикая романтическая история. В ней Тариус уходит из семьи ради любимой девушки и они, взявшись за руки, идут куда-то навстречу рассвету. Или закату. Сказка, похожая на одну из тех, что так часто рассказывала тебе Ллойд, но поверить очень хочется: -Я имею в виду.. В наших семьях принято, что жениха выбирают родители.
Чёртов маразм.
Старые, устоявшиеся взгляды? Обычаи?
Скорее устаревшие, никому не нужные.
В день когда Сириуса привели в наш дом, я пообещала себе, что никогда не буду решать за своих детей.
Меллз говорит, это глупости. Говорит, я пойму.
Она вообще много говорит.
Ей легче. Её выдали замуж за обожаемого Нотта.
Время покажет.
Ты понимаешь, что задала слишком личный вопрос и, чуть смутившись, пинаешь носком туфли какой-то камушек: -Ты прости, если я невежлива, Эрис. Со мной случается. Скажи просто, чтобы не лезла не в своё дело. Я пойму, - вздыхаешь и неожиданно даже для самой себя заканчиваешь: -Да и вообще, извини за тот разговор. Зря я его затеяла.
Ведь ты в этой войне такая же третьесортная пешка, как и я сама.

Отредактировано Christabelle Rosier (2011-09-13 19:20:29)

Говорят, что самый тёмный час - перед рассветом.
Ты не веришь. Давно уже не веришь. Если бы это было правдой, той самой, аксиомальной и единственной, всё это уже долгое время как закончилось бы. Ты не можешь определить точно, что именно, но понимаешь чётко - завершающий аккорд должен был прозвучать уже давно. Задолго до момента, в который твои однокурсницы начали бросаться друг на друга - с палочками, с ножами, с голыми руками. Задолго до ночных кошмаров, общих, одних на всех, после которых с губ рвётся дикий, леденящий крик, кулаки бессильно сжимаются, а перед глазами ещё стоят тысячи мёртвых лиц. Задолго до вашей странной, невероятной, неправильной беседы с Эрис. Задолго до.. Просто задолго.
Когда темно - начинают скрываться, растворяться в теневой завесе все пороки. Исчезают лица, смазываются впечатления. Уже не видно, чьё тело лежит на холодном дощатом полу - мужчины ли, женщины, ребёнка. Выплывает наружу именно та неизвестность, которой так боялись древние, из-за которой ставили повсюду светильники, отгоняли злых духов. Ведь она, эта загадочная темнота, может превратиться в нечто куда более страшное, чем картины, рисуемые даже самой изощрённой фантазией и страхом. Ты боишься зажигать свет.
-Дафна. Красивое имя, - ты пытаешься улыбнуться, уголки губ чуть разъезжаются в стороны, а скулы нервно подёргиваются, будто мышцы свело - и никак отпустить не может. Наверное, ты должна бы сказать нечто другое. Тихое, тёплое, успокаивающее. Положить руку ей на плечо. Только вот ты не можешь подобрать ни слов, ни жестов, словно кто-то наложил лишающее ума заклинание. В который раз за этот странный день.
Да и что можно сказать человеку, который потерял всё?
-Я.. Эрис, можно я.. - запинаешься, взмахиваешь рукой, едва не задевая её. Такой странный вопрос, но он кажется тебе сейчас бесконечно важным, ты, наверное, не смогла бы даже себе самой объяснить, почему. Этот день, это время, этот город - они всех сводят с ума, не осталось ни одного нормального. Но вы надеетесь. До сих пор надеетесь.
-Я хотела бы.. Назвать так свою дочь.. Если ты, конечно, не против. Глупая идея, да? Извини, я, наверное, зря. Просто, знаешь, говорят, в детях оживают те, в честь которых их называют. Суеверие, не больше, конечно, я просто.. Мерлин, как глупо, - мысли наскакивают одна на другую, разбиваются, как две столкнувшиеся волны. У вас круги на воде вместо разговора, вечер невысказанных слов и не упомянутых воспоминаний. Школьный фотоальбом валяется дома на верхней полке, только вот ты точно знаешь, что как только доберёшься сегодня до дома - обязательно стряхнёшь с него пыль.
Фактически впервые в жизни смущаться, стесняться, путаться в словах. Из-за человека, которого ты не назовёшь близким, вот только и далёким теперь тоже, при всём желании. Словно бы вас ниточкой какой-то связали - она и невидимая вроде, но коснёшься - и чувствуешь металлический звон, да и держит не хуже любой цепи. И ты словно надеешься: если девочка получит имя, придуманное Эрис - то и с ней, самой бывшей гриффиндоркой, всё будет в порядке. Ты всегда слишком надеялась на глупые суеверия. Жаль, что они действуют только лишь на тех, кто в них верит.
А потом моя дочь поступит на Гриффиндор, будет играть в квиддич и забудет правила приличия. Великий Салазар, отец схватится за сердце, а мы с Джеем будем только посмеиваться, да пить чай на нашей маленькой деревянной веранде. В том мире, где уже не будет войны, только там.
Пытаешься улыбнуться, теперь уже искреннее - и всё же берёшь Хитченс за руку. Почему-то тебе сейчас кажется, что этот жест интимнее всех существующих вопросов, которые только могут быть сегодня заданы. И ты держишь её руку, не отпускаешь, а та воображаемая ниточка, привязывающая тебя к Эрис, кажется, начинает крепнуть.
-Так странно. Всё это так странно, Эрис. Помнишь Хогвартс? Как я злилась на эту вашу четвёрку, всё пыталась поймать их в коридорах вечером за совершением какой-нибудь шалости, но никак не удавалось. Как орала на Поттера в ответ на его пошлости, снимала с вас баллы десятками. Как Гойл раззвонила на всю школу, что тебя видели с Блэком на астрономической башне. Как Роули подсыпал вашей девчонке-охотнице перед матчем зелье для усиления пищеварения. Подло это было, наверное, а мы тогда весело смеялись на трибунах, тыкая в неё пальцами, когда за живот хваталась. Мы так до странности искренне друг друга ненавидели, словно нашивка герба факультета на мантии была несмываемым клеймом, этакое огненное тавро. А ведь настоящие метки - они не на коже даже: в душе.
Ты снова замолкаешь, вспоминая последние свои встречи с бывшими однокурсниками-гриффиндорцами. Неловкие разговоры, удивление и практически уважение в их глазах. Почти - потому что змея собой останется, сколько ей хвост не отрывай.
Да и состоит змея, если подумать, из одного хвоста.
Как странно всё стало. Передавать Сириусу приветы через Нарциссу. Писать изредка письма Андромеде, узнавая, как же справляться с маленькой дочерью. Спрашивать у Поттера о здоровье Лили, так и не произнеся ни одного оскорбления. Скажи мне кто-то в школе, что так будет - не поверила бы, ни за что не поверила.
Я ведь не Элли, чтобы верить в сказки.
Но иногда так хочется.

Отредактировано Christabelle Rosier (2012-02-15 14:19:44)

Жизнь похожа на запутанный клубок.
Берёшься за неё, пытаешься распутать, разложить так, чтобы зацепиться сразу за нужные места взглядом, разложить по полочкам. Долго трудишься, разбираешь на мелкие кусочки, отбрасываешь ненужные участки. Вытираешь пот со лба, злишься и ругаешься, но идёшь вперёд, пытаясь закончить Сизифов труд, дотащить чёртов камень на чёртову же гору. Без отдыха, без продыха, и жаления себя.
А потом садишься, наконец, на воображаемый пенёк, смотришь на себя со стороны и начинаешь понимать - не было во всём ни капли смысла. Начало сливается с концом, от любых упорядоченных действий всё становится куда более запутанным и непонятным. Любая система стремится к хаосу? Всё верно.
Тебе казалось устройство мира слишком простым.
Вот вы. Вы хорошие. Вы правильные. Вы - это ты, Нарцисса, твои семья и убеждения. То, что рассказывают с детства, то, что впитывается с молоком матери, просто не может быть неправильным. Есть чистокровные. Есть грязнокровки. Вторые чем-то похожи на забавных зверушек из зоопарка. Те, кто не любят зверей, пытаются их убить. Те, кто любят - ходят вокруг и тыкают пальцем.
Вот они. Дикие животные, которым клетки зоосадов оказались слишком малы. Смеют нападать на людей вместо того, чтобы лизать им руки. Некоторые из вас, вроде Беллы, бросаются на них с палочкой наперевес. Тебе раньше было просто наплевать.
А потом появилась Эрис Хитченс со своими дурацкими словами, мерзкими фразами и уставшими глазами - и маленький мирок неожиданно попытался рухнуть. Тебе остаётся только держаться за него обеими руками, пытаться сложить обратно, шептать "репаро" заранее зная, что уже не поможет, не подействует.
Противоестественная злость на бывшую гриффиндорку снова поднимается откуда-то из-под сочувствия и, хищно улыбаясь, нашёптывает, дескать, сами они виноваты.
Не высовывались бы - всё стало бы куда лучше. Все были бы счастливы и довольны. Их оставили бы в покое, вы ведь не фанатики.. Не фанатики?
Ты коротко вздыхаешь, из твоего мирка неспешно вываливается очередной фрагмент и с тихим стуком падает на землю.
Тебе совсем не хочется, чтобы Эрис сложила лапки и умерла. Тебе вообще не хочется, чтобы люди умирали. И дело тут вовсе не в альтруизме, пацифизме и прочих красивых словах, просто.. Просто Хитченс, например, красиво поёт под гитару, и тебе кажется, без неё в этом мире стало бы немножко хуже. Совсем чуть-чуть, но ощутимо.
Мир продолжает запутываться, клубок выскальзывает из рук и уползает куда-то вдаль. В некоторых сказках рассказывалось, что надо бежать за ним. Тогда найдёшь свою дорогу, своё счастье. Чудо-клубок приведёт куда надо, не спрашивая дороги, ему, чудо-клубку, лучше знать. Ты не веришь сказки. И в счастье, достающееся так легко, ты не веришь тоже.
Начало сплетается с концом - и тебе уже почти кажется, что называть дочку Дафной было твоей идеей. Это логично. Это правильно. Ты смотришь на Эрис - и улыбаешься ей, своим мыслям, целому миру. Тебе на секунду видится, что пока вокруг рождаются дети, а главнейшей проблемой является вопрос об их имени, войны нет. Может быть, только в это мгновение. Может быть, только в этом месте. Но её нет - и ты улыбаешься всем одновременно.
-Зайдёшь посмотреть на неё? Ох, Дафна ведь наверняка поступит на Слизерин, у нас это семейное, тебе не будет стыдно за неё, Эрис? - лукаво улыбаешься, чуть ли не подмигиваешь - и поглаживаешь живот, в котором, ты уверена, внимательно слушает тебя дочка. Та, у которой только что появилось имя.
Дафна спряталась от Аполлона, фактически пожертвовав собой, изменившись до неузнаваемости. Ты обещаешь себе, что твоей девочке не придётся меняться из-за окружающего мира. Ты обещаешь - себе, ей и Эрис сразу - что малышка Дафна родится уже в том мире, в котором войны не будет.
Только вот сейчас это кажется недостижимым.
Люди не умирают, наверное, где-то в другой стране, на другом континенте или, может быть, на другой планете. Смотрят сверху и не понимают, как можно вот так вот глупо убивать друг друга. Из-за того, с какой стороны есть яйцо. Просто чтобы выяснить, кто лучше. Чья кровь, чьи убеждения.
Люди бывают такие глупые. Порой.
Ты тоже бываешь глупая. Слова Эрис тебя смущают. Слишком живые. Слишком искренние. Эрис, наверное, не умеет ненавидеть. Эрис, наверное, и бояться не умеет, она ведь гриффиндорка, они вообще странные.
А вот ты умеешь. Бояться, ненавидеть, трусить. Тебе становится некомфортно находиться с ней рядом даже. Чувствовать, что эта маленькая хрупкая девушка в тысячи раз сильнее тебя. Что из-за таких, как ты, её глаза сейчас такие усталые. Такие измученные. Возможно, твоя сестра убила кого-то из её друзей. Из близких.
Ты сжимаешь губы в тонкую линию и опускаешь голову, вжимая её в плечи.
-Я не.. Эрис, всё будет хорошо, правда, - неловко поглаживаешь её руку, силясь улыбнуться. Снова фальшивка. Снова нервы. Ты, наверное, просто разучилась быть действительно счастливой, а вот она, Эрис, умеет.
Наверное, они всё-таки в чём-то правы.
Ты стараешься держаться в стороне, от одних и от других, а в результате всё равно влипаешь по самые уши. Просто в таких случаях редко получается оставаться в стороне. Ты не умеешь. Может быть, это даже хорошо. Может быть.
Только вот в данный момент тебе так не кажется.
Только вот в данный момент ты кажешься себе предательницей.
Глядя на Эрис, в её глаза, становится слишком легко признать её правоту. Ты только надеешься не сказать слишком много ненужных и таких неправильных слов.
-Я - не Меллз, Эрис. Я не считаю, что вас надо убивать. Давай не будем об этом, ладно? - потому что ты каждым словом, кажется, предаёшь устоявшиеся, слышимые с детства убеждения и чувствуешь это сейчас как никогда ярко. Предаёшь из-за её таких усталых глаз.
Убийцы так не смотрят.
Но ведь и твоя сестра не убийца. Она хорошая, ты знаешь.
Просто чёртов клубок вывел-таки вас совсем не туда, куда было нужно изначально.

Отредактировано Christabelle Rosier (2012-05-04 18:05:37)