Было что-то около восьми часов вечера, но осенние дни не были так коротки, каковыми станут через месяц-два; а пока что сентябрь упорно держал позиции, хотя и отдавая по нескольку минут темным сумеркам каждый день. Парижские улочки еще жили своей быстрой жизнью: где-то шумели машины, где-то слышались затворы фотокамер, где-то кто-то что-то говорил на разных языках, видимо, рассказывая или историю Нотр-Дама, который виднелся по правую руку впереди, или Эйфелевой башни(сзади и налево), или Елисейских полей(чуть левее). Вечерний Париж был привлекателен даже для нашей героини, которая почти не говорила по-французски, и кое-какое чувство смущения все-таки возникало, особенно когда контакт с французами был неизбежен. Дело было даже не в природной грассации, которая была у Неад, а в какой-то скованности - хотя, поверят ли, что Неад впадала в транс при необходимости спросить что-то у француза?...

Трэвэрс и Неад стояли на пересечении Елисейских полей и маленькой рю Портюгал, пройдя по которой можно было бы попасть на девятый мост и перейти Сену, направив стопы в Латинский Квартал, к громаде Сорбонны, уже светившейся в вечерней иллюминации. Девушка выглядела счастливой-и впервые в жизни она не скрывала своего счастья, своего маленького мирка, в который ее привел Брэдли-быстро, как хлопушка, которая взрывается; безболезненно-как анестезия, которая действует при родах; любовно-как безумный коллекционер сходит с ума по уже собранным реликвиям.

Неад рассеянно чмокнула любимого куда-то в район виска - просто потому, что ей так захотелось. Она редко спрашивала себя, зачем поступила как-то необычно, или нестандартно. Все происходило спонтанно, в порядке общего бреда, в вечной импровизации-в этом была вся избранница Трэвэрса. Она закрывала глаза на его склонности к Лорду, она принимала его ревнивые взгляды, она жила его счастьем-и не прогадала. Тем временем, рука чуть заметно сжала пальцы Трэвэрса, и Неад прокашлялась. Осенний Париж чреват простудой, но старый факультетский шарф, который не был атрибутом принадлежности к школе вот уже несколько месяцев как, пока что спасал от этой напасти.

-Voici un peut de Paris, cher. Charmant, n'est-pas?* - она весело улыбнулась, смеясь над любимым, который говорил по-аборигенски чуть лучше, чем знал грамматику суахили. Еще раз чмокнув Трэвэрса, будущая миссис Трэвэрс повела его куда-то по переулку. Послышался запах бензина-и осенней реки в каменных берегах, и парочка вырулила на набережную. Она подвела будущего мужа к самой воде, к форватеру, где днем ходят корабли в сезон навигации и сказала, прочти прохрипев:
-Я тебе не сказала одной важной вещи, Брэд.
Она немного промолчала, посмотрев на французскую гордость средь низких домов-всю из железа Башню.
-Я люблю тебя.

*Вот и кусочек Парижа, дорогой. Мило, не так ли?

Ты так красива сегодня.
Казалось, прошло несколько лет, прежде чем они прошли вниз к реке от Собора и тем золотым мгновением, когда они признались друг другу в самом дорогом, что у них было-Любви друг к другу. Вряд ли кто-то еще мог чувствовать что-то такое; подозревать, что Бредли и Шинеад могут быть вместе. Они могли не разделять политических мнений, у них были разные конфессионные кзгляды - но единая, общая, непостижимая религия, сокрытая в душе друг друга.
Его пальцы прошлись вниз по щеке, его губы мягко сомкнулись на устах - и непобедимая, вечная Любовь затопила Неад, обнимая сердце, печень, желудок, легкие. Она дышала его одеколоном, его запахом. Ее волосы отвечали ароматом, автором которого был один из самых известных парфюмеров - но разве могла сравниться симфония запахов с тем, что чувствовали молодые люди, которые были обручены?...
Колечко на безымянном пальце поймало прощальные лучи французского солнца, весело блеснув и отбросив разбитые фракталы света в глаза Нед. Разноцветные-как и сама невеста самого-самого...Пожирателя Смерти.

Она не то, что бы против. Она просто не "за". И лишь одно она знала точно: она всегда будет с ним. С Ним-Пожирателем. С Ним-Романтиком. С Ним-Поэтом. С Ним-и все тут; Неад была уверена в этом больше чем в том, что ее зовут Неада Руквуд. Она обняла его - чтобы дать себе понять. Она не в Сказке- ей просто очень, очень повезло.

-Брэд, Фролло был честен с ней. А она-нет. Она попыталась вилять между нескольких огней - и Феб, и горбун, и Фролло, и Гренгуар, который, надо заметить, был на ней женат. И Клопен, папаша бродяг. Праздник сумасшествия ведет к виселице, особенно если быть на этом празднике игроком в сумасшедшего. И потом... Я красива только сегодня?... - она заливисто расхохоталась, не заметив, как безобидный смех перетек в хрипловатый кашель. Про себя, где-то внутри мозга, она поставила галочку напротив графы "Вылечить простуду". Поставила-и тут же забыла об этом несущественном задании. Вода плескалась около ног влюбленных, и Неад невольно подумала о том, что им скоро уезжать. Еще несколько дней в Париже-а потом трудовыебудни. Где ставить пробел приходилось решать по ходу пьесы, в зависимости от ситуации. Она еще раз улыбнулась, взяла любимого з руки и нараспев начала читать какие-то срифмованные строчки своего сочинения.

-Была окраина Парижа,
Часы отбили ровно семь.
Мы с тобой-все ближе, ближе;
И слилась вдруг наша тень.

Мы любимы беззаветно,
Быстро, шумно и смешно:
Говорить об этом громко
Неприлично и грешно.

Шинеад закрыла глаза и позволила губам передислоцироваться на щеку к Трэвэрсу - ну, на правах будущей жены как минимум.

Dechire, entre de femme qui j'aime, entre de femme qui meme...(C)Феб де Шатопер, совершенно_неизвестный_мюзикл по сюжету Гюго.

Шинеад тихонько засмеялась. Не зло, не высмеивая то, что сказал ей любимый, но как бы соглашаясь с ним. Ей было жалко несчастную Смеральдину той из всех своих жалостей, которая предназначалась только для существ женского пола: что-то вроде такой лиЩной женской солидарности по половому признаку; но все-таки сейчас эта жалость самоликвидировалась. К ее шее был привязан камень, и она потонула в недрах сознания Шинеад, полного любви к Трэвэрсу, красоты ощущений, целостности момента...

-Брэд, ты слишком суров к глупышке, которая не увидела всей картины целиком. Феб ее захотел, поманил, пардон за пошлость, половым органом в таверну - а цыганочка и пошла. Клод Фролло попытался ее спасти от "вмешательства" - но не рассчитал силы. А дурочка... Не поняла, что да как. А долг... Это же вечный спор-между сердцем и долгом, между Сциллой и Харибдой. Всяк примет свое решение, одно я знаю точно. Мой долг-это слушать свое сердце и быть рядом с тобой. Ум, разум, эмоции и чувства в моем случае совпали - мне не надо отказывать мужчинам, чтобы быть повешенной, не надо стремиться в "Приют любви", чтобы быть возлюбленной. Представляешь... Это же невероятная удача - быть рядом со своим долгом, которому принадлежит и сердце, и душа, и жизнь.

Пара подняла вверх по лестнице, подальше от фарватера - и поближе друг к другу. Парижские огоньки указывали путь: от Девятого моста к мосту Александра Третьего, подаренного русским царем в конце правления Французской Республике. Она лишь улыбалась - и старалась ничего не говорить; вся ценность ее чувств была в молчаливом выражении оных: она могла молчать, но и в этой искуственной тишине, сквозь которую все-таки пробирался унисон влюбленных сердец, Трэвэрс наверняка знал, что его невеста счастлива в Любви с ним. Иногда ей самой казалось, что в тень ее глаз врываются тысячи лучей света луны и Солнца, разбиваются о хрусталики и разлетаются глашатаями по всему миру, на ходу звеня бубенцами и передавая всем заряженные ее Счастьем шарики света, даря надежду, не давая подернуться желтым маслом отчаяния и серой пленкой уныния. Влюбленные всегда таковы: они летят, живут друг другом, не разделяя, где ты, а где твое продолжение. Несколько десятков футов вдоль по набережной - и он читал ей стихи.

Из уголка глаза выкатился хрусталь слезы, сначала прокладывая себе дорожку по бледной щеке ирландской Шинеад, а потом отрываясь от нее. Короткий полет прозрачного шарика - и, точно в замедленной киносъемке, разбивается хрусталь о каменные булыжники французской набережной; миниатюрные сферы попадают на нос высокого осеннего сапога Ши, смывая городскую грязь и очищая саму девушку, что держалась за руку одного из самых-самых людей на этой планете. Он Пожиратель? Не удивили. Он мог стать убийцей? Молитесь, чтобы именно Вашим. Он не убивает, он очищает. Он Инквизитор? Да, собственной души Шинеад. Он чистит ее, он с ней, он любит и любим!...

В душе разорвался маленький салют, словно на день рождения Королевы.

-...!!! ...?...!!!.

Она громко промолчала.
И еще раз поцеловала Трэвэрса, прямо на набережной, под взглядами случайных прохожих и туристов; кто-то, кажется, щелкнул фотоаппаратом, понимая, что подобной пары, которая безо всяких работ над кадром светится изнутри тем светом, что притягивает к себе людей с душой, больше нигде не встретить.

Она целовала Брэда, пальчиком вырисовывая в пыли парапета набережной Нотр-Дам.